МОСКВА

Набережная большого города.

Двое.

Первый - 45 лет. Среднего роста поджарый белоглазый блондин.

Через все лицо - извилистый шрам.

Шрам идет по лицу, шее и переходит на модную куртку от Hugo Boss.

Он рассекает все тело и проступает сквозь одежду.

Второй – 37 лет. Это - гигант. Железный Дровосек, излучающий сияние.

Его костюм - из стекла и стали.

Гигант прозрачен в зонах горла, сердца и солнечного сплетения.

Хотя... Зоны прозрачности блуждают по нему – не сидят на одном месте.

БЛОНДИН: Шрам болит... Двенадцать лет меня убивали, потом еще шестнадцать - я отходил... Потом вместо того, чтобы вылечить – разрезали... Пауза.

Разрезали, а тесак оставили внутри. Кривой тесак. Почти на тридцать лет. Потом вынули, но рана не заживала... Пауза.

Сейчас остался шрам, который болит. Рассекли меня на две половины, и они так и не могут договориться – до сих пор не могут...

Болит в разных местах. Показывает на себе. Здесь... Здесь... Пунктир.

ГИГАНТ: От всего лечит океан. Большая вода... Распахнись океану, доверься ему, и все пройдет...

БЛОНДИН: Где я тебе возьму океан?

ГИГАНТ: Да, я не подумал.

БЛОНДИН: Когда ты о ком-то думал, кроме себя?

ГИГАНТ: Я обо всем мире думаю.

БЛОНДИН: Это и есть – о себе.

ГИГАНТ: Я – самый любящий.

БЛОНДИН: Да, расскажите...

ГИГАНТ: Мне нравится всё, в чем есть хоть что-то. Я принимаю всех, и я уже не в силах все это вместить.

БЛОНДИН: Странно слышать от тебя: не хватает сил.

ГИГАНТ: Да, даже у меня... Ты думаешь, в меня свозят все сокровища мира? В меня везут весь мусор мира, а я перерабатываю этот мусор мира в золото и бриллианты.

Гигант выворачивает карманы.

Карманы полны бриллиантов.

Гигант швыряется бриллиантами.

Я – мусоропровод наоборот.

Это – тяжелейшая работа. Я устаю.

Асфальт кричит от боли. Мосты подвешены на моих нервах.

Я болею. Ночью меня рвет в океан.

Все же, я отрываюсь ночью - танцую на острие Empire.

Я превращаю крики дня в музыку ночи и под эту музыку танцую.

Музыка.

Я расту.

БЛОНДИН: Во сне...

ГИГАНТ: И во сне, и наяву.

Небоскребы уже прорывают небо и прорастают в других мирах.

БЛОНДИН: Рай?

ГИГАНТ: Там наверху не всегда Рай.

БЛОНДИН: Ты знаешь.

ГИГАНТ: Да, мне виднее.

Я чувствую, что Остров вот-вот взлетит: я перерос Землю...

Пока он говорит, появляется красавица. Ей 70 лет.

Наряд - карнавальный и, при этом, пляжный.

Много грима.

Не то, что: если смыть грим – лица не будет; а лицо само выделяет разноцветный грим.

КРАСАВИЦА: Взрыв тебя не отрезвил?

ГИГАНТ: Взрыв – это ведь люди заметили; а я - не очень, я - не взрываемый.

КРАСАВИЦА: Не говори так. Смерть хитрее, чем ты думаешь. Города не замечают, как становятся мертвыми.

ГИГАНТ: Мне не грозит. Держи!

Высыпает на голову Красавицы бриллианты.

КРАСАВИЦА: (ловит бриллианты, рассматривает) Какие истории за каждой из них... Страдание, счастье...

БЛОНДИН: Смотрю и не понимаю: старушка, а такая красивая. Стареешь, и при этом становишься все красивее и красивее.

КРАСАВИЦА: Мою красоту не берут. Я хочу отдать, а они не забирают. И красота остается со мной, и только со мной. И от этого же я старею...

По мне проходят слепые толпы. Они идут сплошным потоком, и хоть бы капля меня попала в них.

БЛОНДИН: А может, есть средство? Омолаживающее?

КРАСАВИЦА: Средство? Наверное, есть, но я не знаю.

ГИГАНТ: Я каждую ночь купаюсь, оставляю в воде кожу дня, потом растворяюсь, от меня остается один кристалл, но на рассвете из этого кристалла я вырастаю вновь, молодой и очень сильный.

КРАСАВИЦА: А я живу в своем отражении. Мне там лучше. Разговариваю с водой, и мы вместе мечтаем о том, чтобы в воде зародилась иная жизнь.

Появляются еще двое:

мужчина неопределенного возраста с длинными седыми волосами, по виду – барочный хиппи или некий звук, обретший человеческий облик

и красивая пятидесятилетняя дама, сошедшая с открытки начала 20-го века.

У Дамы - марокканская сумочка из верблюжьей шерсти и африканские серьги, на всем теле Звука - татуировка, которая движется, как анимация.

ЗВУК: Всем привет!

БЛОНДИН: Какая элегантная дама...

КРАСАВИЦА: Да, ничего.

Гигант высыпает на Даму бриллианты.

БЛОНДИН: Ты сегодня тетя?

КРАСАВИЦА: Пари, а почему сегодня – женщина?

ПАРИ: Такая была погода с утра... И я решила, что сегодня буду женщиной.

БЛОНДИН: Ветер подует, и Пари меняет пол.

ПАРИ: Погода тоже имеет пол, чтобы вы знали.

ЗВУК: Даже сны и видения имеют пол.

КРАСАВИЦА: (Музыканту) Расскажи, Адам.

ЗВУК-АДАМ: Нет, сначала это.

Звук-Адам расстегивает старую сумку, прекрасный запах распространяется по набережной.

Пирожки. Самые свежие.

Адам раздает пирожки.

Ешьте, волчата, они у меня никогда не кончатся.

КРАСАВИЦА: Мне не надо.

АДАМ: Сон приснился... Меня готовят к операции. Дают наркоз.

БЛОНДИН: Еще наркоз?

АДАМ: Да, внутри сна мне дали еще наркоз… Я засыпаю во сне, но все вижу. И понимаю, что я в Раю. Я же Адам. Где мне еще быть?

И оперирует меня Хирург - его я не видел, но ангелов-ассистентов я разглядел.

И они крыльями совсем не больно раздвигают мне грудную клетку.

Я чувствовал, как райский ветер обдувает мне сердце.

Пауза.

КРАСАВИЦА: Все?

АДАМ: Нет, не все. И что-то случилось в Раю. Не знаю, что, но ангелы разлетелись и оставили меня раскрытого. И я очень долго так лежал...

Пауза.

И, наконец, он приходит.

БЛОНДИН: Хирург?

АДАМ: Нет, великан. Два метра или сто метров – непонятно. И он склоняется надо мной и выдирает у меня ребро.

ПАРИ: Больно?

АДАМ: Не помню… И великан летит верхом на моем ребре, приземляется, втыкает ребро в землю, там, где река впадает в море, и… из ребра вырастает город...

Пауза.

ГИГАНТ: Мужчина или женщина?

АДАМ: Город?

ГИГАНТ: Нет, я про сон.

АДАМ: Это был сон-мужчина, ставший сном-женщиной.

Пауза.

БЛОНДИН: Я хочу разобраться по кирпичику и сложиться по-другому, на другой планете.

Пауза.

АДАМ: Газоны... С такой золотой травой, по сравнению с которой все местные травы – сено…

ПАРИ: А я хочу...

ГИГАНТ: Третий пол.

ПАРИ: Нет, это уже четвертый или даже пятый пол. Я так хорошо представляю этих прекрасных существ, но превратиться в них пока не могу.

КРАСАВИЦА: Не огорчайся. Придет время.

Пауза.

АДАМ: Акапулько.

КРАСАВИЦА: Оттава.

БЛОНДИН: Асунсьон.

ГИГАНТ: Нагасаки.

ПАРИ: Индианаполис.

Интермедия. Города играют в города.

Названия становятся все экстравагантней.

Альбукерке… Енисейск… Куала-Лумпур… Рио-Грандэ… Эль-Хариб… Бисау… Ульм

БЕРЛИН: Москва.

АМСТЕРДАМ: Ангелов сдуло ветром.

ВЕНЕЦИЯ: Адам - минус один.

АМСТЕРДАМ: Никакого минуса. Это тоже город.

БЕРЛИН: О чем ты?

АМСТЕРДАМ: «Ангелов Сдуло Ветром» - это тоже город.

ПАРИЖ: Нет, Адам, это не город.

АМСТЕРДАМ: Не понимаете вы ни черта.

Пауза.

ВЕНЕЦИЯ: Итак, Москва...

Появляется девочка с золотыми волосами.

ПАРИЖ: Здравствуй, чудо...

ВЕНЕЦИЯ: Ты... город?

НЬЮ-ЙОРК: Больше похожа на проект. По которому так ничего и не построили.

АМСТЕРДАМ: Я узнал!.. Вот, кто похорошел. Завидуй, Пари.

НЬЮ-ЙОРК: Москва???

БЕРЛИН: Это ты?

ПАРИЖ: Выглядишь прекрасно.

МОСКВА: Спасибо.

ВЕНЕЦИЯ: Что с тобой случилось?

МОСКВА: Ничего особенного.

ПАРИЖ: Что, Москва-река стала рекой молодости? Надо искупаться.

Пауза.

НЬЮ-ЙОРК: Невозможно поверить...

БЕРЛИН: Ты - Москва?

МОСКВА: Да, но…

ВЕНЕЦИЯ: Но что?

МОСКВА: Просто я больше не живу в Москве.

ВЕНЕЦИЯ: Дух города не живет в городе?

ПАРИЖ: Где же ты теперь живешь?

МОСКВА: В Граде Небесном.

Пауза.

В Граде Небесном, на улице, на которой живут ушедшие города… Это я так говорю: улица. Там нет улиц.

ПАРИЖ: А что вы там делаете?

МОСКВА: Играем, смотрим кино… И слушаем ангелов.

БЕРЛИН: С кем играешь?

МОСКВА: Ну, там ... Вавилон, он очень обидчивый. Троя – воображала. Хиросима, она – очень хорошая… Есть еще двое, обожженные, с ними никто не хочет дружить, кроме меня. Они очень смешные…

И мои друзья с Атлантиды – их много.

АМСТЕРДАМ: Да, компания хорошая.

МОСКВА: Догвилль у нас - как домашнее животное. Он совсем зверюшка, еще только учится говорить.

ВЕНЕЦИЯ: Весело вам?

МОСКВА: Конечно! Но там можно и не играть. Там можно просто быть.

НЬЮ-ЙОРК: Хорошо там тебе?

МОСКВА: Очень.

ПАРИЖ: (смотрит на перстень на руке Москвы) Перстень… Оттуда?

МОСКВА: Это – один город... древний. Он сжался до такого камушка.

ВЕНЕЦИЯ: Камень из того города?

МОСКВА: Нет, это - весь город, целиком.

ПАРИЖ: Красота!

МОСКВА: Бери!

ПАРИЖ: Мне? Спасибо! (целует Москву)

БЕРЛИН: Давно ты там?

МОСКВА: Недавно… Совсем. Только что... Или раньше… Я уже не помню.

Пауза.

ВЕНЕЦИЯ: Ты умерла?

МОСКВА: Я не умерла, я ушла.

АМСТЕРДАМ: Пирожок будешь?

МОСКВА: Давай.

Жует пирожок.

Безвкусный… Люди так удивили меня. Оказывается, они могут разрушать без рук … Люди могут быть оружием такой силы! Биологическим. Хуже любых бомбежек…

Они изменились. Раньше я слышала их, говорила с ними, и они давали мне силу. Они – мне, а я – им.

Они сияли, потом стали тускнеть.

А потом стали излучать что-то, от чего я заболела.

И я ушла...

БЕРЛИН: Лучевая болезнь. У меня такое было.

ВЕНЕЦИЯ: Душа Москвы отделилась от тела Москвы.

МОСКВА: И теперь они без меня. Мне жалко их. Им самим плохо... Пауза. Я бы ни за что не пришла, просто увидела, что вы меня ждете.

ВЕНЕЦИЯ: Спасибо.

БЕРЛИН: Ты пойдешь с нами гулять по Москве?

ПАРИЖ: Ты покажешь нам Москву?

МОСКВА: Нет, не пойду.

БЕРЛИН: Не очень гостеприимно.

МОСКВА: Я же говорила: я больше не живу в Москве.

НЬЮ-ЙОРК: Но ты же, все равно, все здесь знаешь.

МОСКВА: Знала.

Пауза.

Москва достает конверт.

Вот, я написала… Сходите туда, посмотрите

БЕРЛИН: У нас у самих есть.

Города достают путеводители с изображением собора Василия Блаженного.

МОСКВА: Нет, это не то! Здесь… (показывает на конверт) Мои любимые подворотни, дворики, если они еще остались.

АМСТЕРДАМ: Хорошо, мы пойдем, погуляем.

НЬЮ-ЙОРК: У нас не так много времени.

ПАРИЖ: Нам скоро возвращаться. Мы ведь не можем надолго покидать своих.

ВЕНЕЦИЯ: Прощай, Москва!

НЬЮ-ЙОРК: Рады были тебя повидать!

Все уходят, кроме Москвы и Берлина.

МОСКВА: Я тоже пойду, Берлин.

БЕРЛИН: Подожди, не уходи.

МОСКВА: Нет, мне тяжеловато здесь. Знаешь, после Небесного Града…

БЕРЛИН: Ты мне нравишься.

МОСКВА: Ты мне тоже, Берлин… Но у меня есть друг… Город Мертвых… Но это люди его так зовут, а он очень добрый и веселый.

БЕРЛИН: И он тоже живет в Небесном Граде?

МОСКВА: Да.

Пауза.

Я пойду. До свидания, Берлин.

БЕРЛИН: Подожди!

МОСКВА: Встретимся там!

Уходит.

Берлин один.

Гуляет.

БЕРЛИН: Набережная... Бесконечна... Высотки пронзают по-настоящему… Небо – особенное… А Москвы нет.

Хватается за сердце, морщится от боли.

Разрезали так…

Проводит рукой вертикальную линию.

А болит так…

Проводит горизонтальную линию.

Получается крест.

Эпилог.

Будущее.

На "набережной" Небесного Града - Москва и Нью-Йорк.

Нью-Йорк еще напоминает гигантского Железного Дровосека, но сияния уже нет и прозрачные зоны на теле исчезли.

НЬЮ-ЙОРК: Сначала мне это понравилось. То, что я - огромный космодром. А Empire и Chrysler – ракеты. Шаттлы…

МОСКВА: Что?

НЬЮ-ЙОРК: Шаттлы - это корабли, летают на другие планеты.

МОСКВА: Ах, шаттлы. Ну да…

НЬЮ-ЙОРК: Крайслер каждый день летает на Марс, Эмпайр еще дальше.

И сначала я радовался - полет и все такое, а потом каждый раз: старт Эмпайр или Крайслера - будто их из меня с корнем вырывают. И только рана затягивается, и уже - новый старт…

Я мечтаю о том, чтобы они все наконец улетели. Все до одного.

Но они ведь возвращаются!

Пауза.

Они основали город на Марсе. И знаешь, кто там дух города?

МОСКВА: Разве он есть?

НЬЮ-ЙОРК: Есть. Дух Марсианы – робот.

МОСКВА: Поэтому я его и не увидела.

НЬЮ-ЙОРК: Ты не увидела. А они уже увидели другие миры, внеземные формы жизни, уже заселили планеты, а мусора становится все больше и больше.

Выворачивает карманы.

Они пусты.

Видишь, у меня ничего нет!

Я не могу больше превращать мусор в бриллианты.

Я замусорен!

МОСКВА: У тебя был приступ.

НЬЮ-ЙОРК: И такая новая ерунда - не знаю, как ее обозвать. Небоскребы стали расти внутрь. Под землю, под кожу. Люди их не видят, а они растут. И они намного больше, чем те, внешние.

МОСКВА: Очень тяжелый приступ, и ангелы принесли тебя сюда.

Пауза.

Все уже здесь: и Берлин, и Адам, и Пари. И все остальные. Ты один оставался. Ты дольше всех держался на Земле.

НЬЮ-ЙОРК: Зачем только – непонятно.

МОСКВА: Пойдем, я помогу тебе освоиться.

Москва ведет Нью-Йорк туда, где свет Небесного Града ярче.

МОСКВА: Нам в ту сторону… Ты станешь обителью ангелов…

НЬЮ-ЙОРК: Зачем я им?

МОСКВА: Это не им нужно, а тебе.

НЬЮ-ЙОРК: Потом твоих ангелов сменят другие. Сонмы будут сменять друг друга, и они вынесут на крыльях весь твой мусор.

Нью-Йорк делает рывок – обжигается, отступает.

МОСКВА: Не надо рваться, они уже видят тебя.

НЬЮ-ЙОРК: Да, не сразу…

МОСКВА: Туда…

Идут.

Сияние возвращается к Нью-Йорку.

Но это уже не свет огней Манхэттана, а отраженный свет Небесного Града.

НЬЮ-ЙОРК: Спасибо, Москва. Я уже сам могу.

МОСКВА: Я вижу. (останавливается)

НЬЮ-ЙОРК: А что мы остановились? Идем!

МОСКВА: Нет, я спускаюсь.

НЬЮ-ЙОРК: Спускаешься? О чем ты говоришь?

МОСКВА: Я возвращаюсь.

НЬЮ-ЙОРК: На Землю?

МОСКВА: В Москву.

НЬЮ-ЙОРК: Да… Ты изумила меня, Москва… Не думаю, что тебе стоит делать это.

МОСКВА: Стоит.

Духи городов уходят, очищаются на небе и возвращаются.

Я ведь не могу бросить людей.

НЬЮ-ЙОРК: Ты пойми - это они нас предали!

МОСКВА: Все равно, их нельзя оставлять.

НЬЮ-ЙОРК: Страшно за тебя.

МОСКВА: Не бойся. Теперь, после Небесного Града, я неубиваема.

До свидания.

(снимает перстень, отдает Нью-Йорку) Передай это Хиросиме.

Встретимся в Москве!

Уходит.

Музыка.

Нью-Йорк танцует.